Драгоценный трофей

По освобожденной земле Советской Прибалтики шагала последняя военная весна. Радостно пели скворцы, а суровые воды Балтики оглашались кликами чаек. Но тогда люди не слушали пения скворцов. Люди слушали оперативные сводки. Вместе с фронтом двигалась и наша редакция. Позади остался Таллин, пройдены Рига, Клайпеда, Паланга. Остановились мы на время в небольшом немецком городке, понадобились койки.

Старинный, многое повидавший на своем веку городок был полностью разрушен. В нем не осталось ни одной живой души. Лежавшие в руинах улицы были пустынны. Подавленные мрачной картиной, мы молча брели среди развалин. Попадались роскошные двуспальные кровати из красного дерева.

Попадались громоздкие агрегаты с похожими на елочные украшения никелированными бомбошками, с целым набором никелированных трубок, уместных скорее в соборном органе, чем в такой утилитарной вещи, как кровать. Но нам нужны были двадцать две простые койки. К вечеру в нашей полуторке их было двадцать. Наконец в разбитом одноэтажном доме нашли еще две. Можно было возвращаться в часть.

Я подошел к окну. Темнело. На подокошшке лежала какая-то коробочка. Равнодушно взял ее в руки. Без всякого интереса открыл и... невыразимая горечь смешалась с чувством ребячьего счастья. В коробочке лежали простые рыболовные крючки. Не очень крупные, кованые, сработанные довольно скверно, они могли бы вызвать лишь презре-» ние у нынешнего поколения рыб.

Поколения капризного и привередливого. Но тогда в моих руках эти дрянные крючки сверкали бесценным, сказочным кладом. На какое-то мгновение отступили, исчезли руины чужого, мертвого города. Ласково и призывно зажурчала милая моему сердцу речка Псёл. Зашелестел прибрежный камыш. Плеснулась несмышленая краснопёрка. Все это осталось где-то далеко-далеко на Полтавщине. Нет, еще дальше, в полузабытой моей юности...

Я крепко сжал в руках драгоценную находку.

Поздно вечером мы вернулись в редакцию. А утром, едва забрезжил рассвет, я уже был на пирсе и, дрожа от нетерпения, мастерил удочку. Через несколько минут на моем крючке болталась тощая, ленивая камбала.
И все-таки это была рыбалка! Счастливый, смотрел я на выплывающее из-за горизонта солнце и всем своим существом чуял весну.

Лекция. Как-то гостил я у своей родни в уютном черноморском городке. Верный привычке, вставал на утренней зорьке, собирал удочки и отправлялся в порт ловить барабульку, красивую шуструю рыбешку, известную в иных местах под именем султанки. Как рано я ни вставал, но к моему приходу на пристани уже сидело несколько рыболовов и среди них непременно Сергей Сергеич — пожилой человек в капитанской фуражке и выцветшем, видавшем виды кителе. Мы с ним познакомились. Сергей Сергеич был человек неразговорчивый, на первый взгляд даже хмурый. Но, узнав, что черноморская рыбалка для меня внове, он охотно взял надо мною шефство и принялся посвящать в здешнюю специфику.

Часов в шесть утра Сергей Сергеич поднимался и говорил:
— Ну, мне пора. До завтрашней зорьки.—И уходил, унося, как правило, недурной улов. Однажды перед тем; как попрощаться, он вдруг спросил:
— Не хотите пойти завтра в море? Кефаль на самодур хорошо берет...
— Как же от такого отказаться! Но для выхода в море нужно разрешение пограничников...
— Это я устрою,— сказал он.— Приходите утром к шести. Прямо вон туда, видите, где стоят будочки.

Конечно же, пришел я значительно раньше условленного срока. Еще не было и пяти. Небольшая территория была огорожена низким заборчиком. За ним ровной шеренгой выстроилось десятка два деревянных будок. У берега в воде стояли лодки и небольшие баркасики. У входа на территорию — дощечка с надписью: «База добровольного спортивного общества «Рыболов-спортсмен». Под дощечкой на табуретке сладко дремлющий сторож, в тюбетейке, сдвинутой на нос. Полный порядок. Сергей Сергеич явился точно к шести.
— А я, знаете, часика два в порту посидел. Отлично берет барабулька.

— Разрешат мне идти с вами в море?
— Все улажено. Как только на том буйке поднимут «добро», мы и двинемся.

Он отпер свою будку. Чего только в ней не было! Шкерты, тросы, разлапистый якорь, подвесной мотор, на полках лески, крючки, баночки с живыми рачками...

Мы снесли мотор к одному из баркасов, и Сергей Сергеич приладил его к корме. Потом принялся священнодействовать над снастью. Придирчиво осматривал каждое перышко, каждый крючок. Наконец все приведено в полную готовность. На часах семь. Погода стоит — лучшей не пожелаешь. А выход в море еще не разрешен. Половина босьмого.

Рыболовы сидят по своим лодкам и не сводят глаз с заветного буйка. Восемь. Сигнала по-прежнему нет. Сергей Сергеич недоуменно пожимает плечами: что они там мудрят? Волйение среди рыболовов постепенно нарастает. Кто-то куда-то побежал звонить...

В девять часов появился сам председатель общества. С ним какой-то человек с пухлым портфелем. Председатель что-то сказал сторожу, и тот поспешно стал стаскивать на середину территории скамейки. Принесли откуда-то небольшой столик, поставили на него графин с водой. Председатель постучал ка-рацдащом по графину и громко крикнул:

— Прошу, товарищи, подсаживаться поближе! Сегодня у ндс выступает...
Сергей Сергеич смущенно посмотрел на меня и сказал:
— Ну все.— И, словно прося у меня прощения, объяснил:
— Народ у нас такой, что на лекцию не соберешь. А воспитательную работу председатель проводить должен. Вот он и ловчит. Вы уж извините, что так вышло.

После ухода лектора на буйке взвилось долгожданное «добро». Но в тот день в море мы так и не пошли. Упущено было лучшее время. А лекция была полезная. Вот только о чем, убейте— не помню.

Наглядная агитация. Что уж там скрывать, не разделяет жена моего увлечения. Вернее, не разделяла. Не скажу, чтоб она устраивала сцены на этой почве или, как говорится, пилила без конца. Нет, этого не было.

Хуже было. Она никогда не упускала случая ехидно проехаться по моему адресу. Причем делала это, как правило, на людях, когда собирались друзья или знакомые, которых хлебом не корми, а дай поострить насчет мозоли на предплечье у рыболова («вот такую рыбину поймал!») или по поводу сошедшей с крючка «самой крупной» («килограммов на десять, ей-ей!»). Обижаться на жену не следовало бы, так как в общем это был юмор. Но я обижался. И порой сильно обижался. Судите сами. Неделю подряд носишь домой то крупных голавликов, то хорошего язька — молчит.

Но стоит однажды прийти пустым, как тут же произносится испытанная «острота»:

— Чем целый день мучиться, зашел бы в рыбный магазин, там сегодня сомов привезли.

Когда возвращаешься с пустыми руками и вдобавок на тебя с вожделением смотрят сбежавшиеся со всего поселка кошки, тут уж не до чувства юмора. Так было и в тот день, о котором я хочу рассказать.
Безуспешно пробродив по реке с рассвета, вернулся я ни с чем. Вернее, ко дну моей сумки присохло несколько мумифицировавшихся уклеек и плотвиц. Но ведь, честное слово, сошел лещ!

Конечно, не на десять килограммов, но килограмма два было верных. Знаю, что лью бальзам на душу друзьям-острякам, которые уже перемигиваются в предвкушении веселых минут, но что я могу поделать, если он, подлый, действительно сошел! И случилось это так: совсем потеряв надежду поймать что-либо путное, я подтянул поплавок повыше, снял груз и стал ловить уклеек (для чёртовых кошек!). И надо же, тут-то он и цапнул! Я уже видел его большую нахальную морду, когда вдруг почувствовал, что крючок легко повис в воздухе.

Лещ ушел. Злой и обиженный, смотал я удочки и поплелся домой. Ноги моей больше не будет на этой речке!
Пришел домой, а тут моя дражайшая половина с ее юмором. Не стал даже обедать. Завалился на кровать, повернулся к стенке лицом и заснул. Проснулся вечером. Но о своем леще рассказывать не стал. Зачем? Кто здесь поймет мои страдания! А вечер был отменный. Самое время прихватить удочки и — к реке.

Заметив мои приготовления, жена разразилась упреками:

— Нет, чтобы по-человечески просто пойти погулять, полюбоваться природой, посмотреть закат. Он опять за своё. И что это за болезнь такая!

Я почувствовал, что на этот раз пахнет совсем не юмором, и сдался. Оставил удочки в сарае и отправился с женой обозревать закат. Мы шли берегом нашей великолепной реки. Тихие затоны, широкие плёсы и бурные перекаты рассказывали мне о своих обитателях, а я пытался пересказать все жене.

— Вот здесь холит голавль. А там, вой в той яме, непременно есть крупный окунь... Слышишь всплеск? Это щука глушит хвостом мелюзгу...

Но жена оставалась совершенно равнодушна ко всему, что волновало меня. По противоположному крутому берегу шел человек со спиннингом. Он шел и хлестал по воде золотистой блесной.

— Вот еще один старатель,— сказала жена.— И не устает же, несчастный. А дома, наверное, тоже...

Она не договорила. В воде что-то сильно брыкнуло, и мы увидели, как после недолгой, но напряженной борьбы рыболов вывел на песчаную отмель крупную щуку. Мы замерли. Замер и сам рыболов. Намотавшись за день, он, видимо, порядком устал и сейчас не мог никак решиться спрыгнуть с обрыва, чтоб перехватить рыбу. На мгновение замерла и щука. Выброшенная на берег, она, попросту говоря, одурела. Эта драматическая пантомима длилась считанные секунды. Потом рыбина пришла в себя, высоко подпрыгнула, словно на пружине, освободилась от блесны и шлепнулась в воду.

Раздался пронзительный, отчаянный вопль:

— Что же вы смотрите! Хватайте ее! Держите! Это кричала моя жена.

По дороге домой она никак не могла успокоиться. Как можно было упустить такую рыбу! Закатом мы не любовались. Жена решила лечь спать пораньше. Я обещал разбудить ее в три часа утра на рыбалку.

А если вы в ближайшее время планируете посетить санкт-петербург тогда гостиницы санкт-петербурга на сайте vpiter.com готовы вас принять.