Рыбалка на Усьве

Маршрут этой рыбалки наметил Николай Михайлович. Годы и недуги не пускают его в дальние пешие походы. Вот он и предложил: добраться автобусом до Бобровки, соорудить плот и на нем спуститься по реке Усьва до самого города, останавливаясь в тех местах, где водятся хариусы, по-местному харюзы. Обловил перекат — и дальше на плот. И ноги не намнешь, и сердце не натрудишь.

От Бобровки до города рекой сорок три километра. Пройти их в резиновых болотных сапогах с рюкзаком за плечами, набитым нужным и ненужным рыбацким скарбом, тяжело даже молодому человеку. Что же делать человеку, которому под шестьдесят, у которого объем талии намного больше объема груди, у которого в кармане валидол. До такого доживешь, поневоле начнешь комбинировать автобусы с плотами.

Меня пока ноги носят. И я предпочитаю Утку, Супыч, Кутамыш и другие глухие речушки, где не так людно, где не трещат лодочные моторы и не сбивают с ног плывущие бревна. Но раз нужно составить компанию другу, почему бы не побывать на Усьве?! Есть и там хорошие места.

В Бобровку — поселок лесозаготовителей, раскинувшийся на правом берегу Усьвы, — мы прибыли уже в третьем часу после полудня. На пыльной улице было так же душно, как в автобусе. От прокаленной июльским солнцем земли пыхало сухим жаром. Не чувствовалось, что река рядом. Свежестью повеяло, только когда мы перебрались на левый берег Усьвы.

Чуть выше первого переката, что в полутора километрах от поселка, работала бригада сплавщиков. Орудуя баграми и рычагами, они вытаскивали из прибрежных кустов и скатывали в воду бревна, вынесенные на берег половодьем.

Один из сплавщиков — молодой широкогрудый парень, увидев нас, сказал:
— Смотрите! На наших хариусов покушение готовится!
— Да, потревожим хариусов, которых бобровцы считают своими,— в тон ему ответил я.
— И вы думаете, что у вас что-нибудь получится? Пустая затея: наш хариус чужим не дается! А вот я после работы пойду и поймаю! — Я невольно подумал: «Такой симпатичный парень, а хвастун».
— А на что вы их тут ловите? — поинтересовался Николай Михайлович.
— Ну, это —бабушкин секрет! Мне приказано хранить его, как военную тайну, — заулыбался парень.— И хотел бы сказать, да, Сам понимаешь, не могу. Ты потом из-за кустов подсмотришь, когда я начну ловить.

Николай Михайлович хотя и недавно приобщился к ловле хариусов, но знал, на что сейчас можно взять эту интересную рыбу. А вопрос он задал просто так, ради разговора.

Рассчитывали мы главным образом на искусственные мушки. Сейчас самая пора: третью неделю стоит жара, реки обмелели, вода в Усьве потеплела, весь хариус вышел на перекаты. Начался сенокос—-лучшее время для ловли хариуса на мушку. На всякий случай Николай Михайлович накопал червяков, а я не стал копать, так как твердо уверовал в искусственные мушки.

Как только подошли к перекату и увидели всплески хариусов, нас сразу же охватила лихорадка, знакомая всем нетерпеливым рыболовам. Мигом сбросив рюкзаки с плеч, как бы соревнуясь в скорости и сноровке, мы быстро смонтировали удилища, отрегулировали длину лесок, прицепили мушки и, на ходу поднимая голенища болотных сапог, полезли в воду. Если бы кто-нибудь увидел нас в тот момент, наверняка сказал бы: «Ну, рыболовы, дорвались!».
Да, дорвались! Но пыл наш скоро начал остывать. Хариус был. Поминутно то там, то тут мы видели его всплески. Рыба кормилась, хватая что-то плывущее по воде и летающее над ней. Судя по всплескам, это были небольшие хариусы, в лучшем случае весом 100 г. Таких здесь называют ушники.

Вот ушники-то и были нам сейчас нужны. Впереди — вечер, костер, ночлег и, конечно, должна быть уха. Если над рыбацким костром нет котелка с бурлящей ухой, то костер не греет, нет от него сердцу радости. А ушники нашими мушками не интересовались. Вернее, не то, чтобы не интересовались, хуже —они их боялись: бросится к мушке, но, даже не притронувшись к ней, в панике отскакивает, будто кто его по носу щелкнул. Мушки у меня испытанные. Ловил я на них уже не один раз. Никогда еще хариусы не впадали в панику при виде моих мушек. А тут происходило что-то непонятное. Опробовал я мушки всех цветов, какие только у меня были, — результат один, то есть ни одной поклевки. У Николая Михайловича то же самое.

Применяемый уральцами способ ловли хариуса на мушки далек от так называемого нахлыста: снасть состоит из трехметрового удилища и двенадцатиметровой конической лески. На малых реках, берега которых заросли ивняком, черемушником, ольхой, с таким нахлыстом не развернешься. У нас пятиметровое удилище с обычной леской на метр длиннее его и грузилом-дробинкой на соединении поводка с леской.

Очень часто мушки приходится забрасывать с руки, так как за спиной кусты, хотя и стоим на перекате. Забрасываем так же, как поплавочную удочку, только более энергичными движениями. Мушки направляем к противоположному берегу, удилище держим так, чтобы леска не касалась воды, чтобы грузило всегда висело над водой. В настрое, как правило, две мушки. Одна, выполняющая роль паруса, обычно погружена в воду, ее тащит струей, благодаря чему леска натягивается.

Главная мушка — верхняя, которую привязывают к поводку на двадцатисантиметровом отрезке лески. Верхняя мушка должна скользить по воде, подпрыгивать на ряби переката, иногда проноситься над самой водой. Из десяти поклевок девять приходятся на верхнюю мушку. Иногда за целый день на нижнюю мушку не бывает ни одной поклевки.

Короткая леска позволяет рыболову принимать подсеченного хариуса на грудь. Опытный рыболов без промаха прихлопывает левой рукой стукнувшегося о грудь хариуса. Промах почти всегда кончается сходом. Крупного хариуса, конечно, не поднимают. Ему только дают глотнуть воздуха (после чего он быстро цепенеет), а затем спокойно подводят и прижимают к ногам. Уж тут промах всегда кончается потерей и добычи, и мушки.

Так мы ловим хариуса на малых реках, иногда, по привычке, и на больших, где можно применять нахлыст. Этим же способом ловили мы с Н-иколаем Михайловичем и в этот раз. Точнее сказать, пытались ловить. Бросков на верхнюю мушку у нас было много, а поклевок — ни одной.

— Выходит, и в самом деле, здешний хариус чужим не дается,—заметил Николай Михайлович, когда мы дошли до конца переката. Факт, как говорится, налицо. Но я объяснил его капризами хариуса. Известно, что эта рыба —одна из самых прихотливых. Нередко хороший клев внезапно прекращается, хотя солнце как светило, так и светит, ветра не было и нет... Хариус никуда не ушел, плещется, как и прежде, но ни на какую насадку не обращает внимания. Часа через два на этом же месте снова начинает брать на ту же насадку. В чем дело? Никто не знает...

Иногда хариус требует смены насадки или мушки. Только что брал на овода — перестал. Подавай ему кузнечика, да не первого попавшегося, а только серого! На зеленого и смотреть не хочет. Остается одно — угадывать его капризы и приспосабливаться.

Ловля рыбы на крючок — дело непростое, а уж ловля хариуса— очень хитрое и тонкое дело, отличающееся особым интересом и спортивностью.
Мы забрали свои рюкзаки и перешли на следующий перекат, что метров на двести ниже, у поворота Усьвы. Однако и здесь удачи не было. Пробовали ловить на червя — брали одни пескари.

Николай Михайлович захотел пить, но сырую усьвинскую воду пить не решался. В тени черемуховых кустов он развел небольшой костер, повесил над ним котелок и сел в ожидании чая.

Обычно из речек, в которых водится хариус, можно пить без опасений, потому что он живет в чистой и всегда холодной воде. Такой когда-то была вода в Усьве. Теперь же леса на ее берегах вырубили, появилось много селений и вода потеплела, загрязнилась, хоти и осталась сравнительно прозрачной. Пить из Усьвы стало опасно, особенно в жаркую погоду.

Меня тоже мучила жажда, и, чтобы напиться, мне пришлось идти к Зверинке, вытекающей из лесного лога в километре с небольшим от того места, где мой приятель кипятил чай. Конечно, кто боится ангины, тому к Зверинке прикладываться не советую. Вода в ней чистейшая, но такая холодная, что ломит зубы.
Еще не редко можно услышать старую поговорку: «Чудак — рыбак: на реке рыбу ловит, а пить домой ходит». Устарела поговорка. Сейчас уже далеко не всегда можно назвать чудаком того рыболова, который отказывается пить воду из реки, на берегу которой он сидит с удочкой. Из некоторых рек даже на чай и на уху воду нельзя брать — очень сильно она пахнет химикалиями. Тяжело бывает рыболовам, а рыбе — тем более!

Полчаса потратил я на то, чтобы напиться. Когда вернулся, Николай Михайлович встретил меня язвительным замечанием:
— Настоящие-то рыболовы хариусов ловят, а которые так себе; те прохлаждаются, — не отрываясь от кружки с дымящимся чаем, он кивнул головой по направлению к тому перекату, с которого мы начинали.

Я посмотрел туда. На перекате стоял парень, который предрек нам неудачу. Только его наряд дополняла сумка через плечо. Он методично взмахивал длинным белым удилищем. По его движениям было ясно, что он лрвит на мушку. Вот в воздухе блеснула рыбешка. Описав дугу, она ударилась ему в грудь, где тут же была прихлопнута и отправлена в сумку.

— Пятый, — заметил Николай Михайлович. Он неотрывно наблюдал за парнем, как только тот появился.
Через несколько минут рыболов поймал шестого хариуса.
— Значит, Орать начал, — сказал я. —Кончай чаепитие, полезем в воду.
— Нет, вначале посмотрю, как у тебя получаться будет. Пока мне и тут хорошо.
У меня повторилось все сначала: хариусы подлетали к мушке и в панике отскакивали от нее. Обескураженный, вернулся-я к Николаю Михайловичу. Он встретил меня с улыбкой:
— А рыболов-то уже десятка полтора поймал. Оставалось только признать, что у меня ничего не получилось.
Видимо, я чего-то не знал, делал не так, как нужно.
— Сходи, поучись у настоящего рыболова, — предложил мне товарищ. — Что нового узнаешь — мне расскажешь, а я пока отдохну.
Учиться не зазорно. Пошел я к парню. Встал слева от него, чтобы не мешать.
— Ну как у вас? — дружелюбно спросил он.
— Ни одной поклевки...
— Почему же так? Хариус берет! На мушку ловить надо, на серенькую, вот на такую. — И он показал свои мушки — грубую имитацию овода. Мои мушки рядом с этими казались произведением искусства. Но хариус почему-то от моих отворачивался, а на его набрасывался.

Минут пятнадцать стоял я рядом с парнем, внимательно наблюдал за каждым его движением, присматриваясь ко всему, старался разгадать его секрет. Но никакого секрета не обнаружил. И снасть, и все приемы у него были в принципе такие же, как у нас, только все хуже, грубее, примитивнее.

Настрой у него тоже из двух мушек. Березовое удилище, недавно очищенное от коры, тяжелое. У меня удилище бамбуковое, легкое, окрашенное в серо-зеленый цвет. Забросы он делает из-за плеча обеими руками, удилище при этом с гулом рассекает воздух, а мушки с силой ударяются о воду. Я же забрасываю плавно, стремясь к тому, чтобы мушки сели на воду, как обессиленные насекомые. Из-за того, что у него удилище тяжелое, а может, и потому, что реакция замедленная, он зачастую не успевает вовремя сделать подсечку. Я опаздываю с подсечкой гораздо реже. Но сегодня до подсечек дело даже не доходило: рыба не прикасалась к моим мушкам.

В моем присутствии парень поймал трех хариусов. Я недоумевал:
— Не пойму, в чем твой секрет...
— Да нет никаких секретов, просто ловлю, и все тут, — искренне сказал он. — Вот натаскаю на уху и домой отправлюсь.
Пожимая плечами, я пошел к Николаю Михайловичу.
— Ну как? Научился? Уху-то вечером будем варить или чайком утешимся?

Мой рассказ о снасти и о приемах удачливого рыболова вызвал новые замечания товарища.

— Выходит, все у него хуже, только сам рыболов лучше, чем некоторые. С кем я только дружбу вожу. Давай пока плот сделаем. Хоть это ты умеешь делать не теоретически, а практически? Если не умеешь, то научу. Это проще, чем хариусов ловить. Только выполняй мои указания.

Следуя советам Николая Михайловича, сидящего под кустом, я вытащил из воды пять толстых еловых бревен и скрепил их двумя поперечинами и десятью большими гвоздями.

— Ну вот, корабль мы сделали, — взобравшись на плот, с удовлетворением сказал мой руководитель. — Теперь пойди найди шест, принеси рюкзаки, и я поплыву.

Николай Михайлович отчалил. Договорились, что он пристанет к острову, который выше деревни Селишной, и что ночевать будем на этом острове. Приятель оставил мне половину своего запаса червей и строгий наказ — к вечеру наловить рыбы на уху, хотя бы пескарей. Я остался на перекате выше Зверинки. Место хорошее. И хариус тут есть. Вот он мечется, дразнит, а в руки не дается. В наш котелок ему лезть не хочется.

Солнце склонилось к западу. Зной заметно спал. Дышать стало легче. Только ворчание переката да стрекот кузнечиков нарушали тишину. Я решил соблазнить хариуса этими звонкоголосыми прыгунами. Для проверки бросил одного на воду. Струя подхватила его. Раздался всплеск, и кузнечик исчез. Однако, когда насадил кузнечика на крючок, рыба не заинтересовалась им.

Снова перебрал мушки всех форм и расцветок. Та же картина: хариус и хочет ухватиться за мушку, и боится. Испробовал ловлю в проводку на червя, но одолевали пескари. Помня наказ Николая Михайловича, я их не выбрасывал, а складывал в ящик. На боку у каждого из нас (охотников за хариусами) висит ящик — такой же, как у рыболовов-зимников, только размером поменьше. Удобно. Рыба не мнется.

Осталось испытать еще одно средство — блесну. Блесна для ловли хариусов напоминает зимнюю окуневую, только крючок крупней — № 7 или № 8. Крючок наживляют червем или кузнечиком. Иногда хорошие результаты дает крупный короед.

Вскоре на блесну с червем я поймал приличного хариуса. А затем в течение часа еще четырех. Появилась реальная надежда на хорошую уху. Еще столько же, и Николай Михайлович уже не посмеет смеяться надо мной.

К тому времени, когда солнце спрягалось за лес, у меня в ящике лежало шестнадцать хариусов — общим весом килограмма два.

По мелкой правой протоке я перебрался на остров, где уже дымил костер, разведенный Николаем Михайловичем.
— Какая будет уха: из хариусов или из пескарей? — был его первый вопрос.
Я молча снял с плеча ящик и передал его приятелю. Он заглянул в него, хмыкнул, но и тут без шуток не обошлось:
— Это что у того парня выклянчил или сам поймал?
— Сам поймал.
— На что?
— Не скажу.
— Это почему же?
— В наказание за зубоскальство.
— Ладно! Проживем и так. Между прочим, мы тоже хариуса поймали. Вот, полюбуйся. — Он достал из своего ящика и помахал у меня перед носом рыбешкой величиной чуть больше пальца.— И между прочим, не зазнаемся. Секретов не делаем. Открыто всем говорим: поймали на червя. Не то что некоторые.
— Таких малышей следует отпускать обратно в воду. Во всяком случае, порядочные рыболовы поступают именно так, — за все отыгрался я.
Пока Николай Михайлович чистил рыбу, я натаскал к месту ночлега кучу дров.

И вот мы сидели у весело потрескивающего костра. В трехлитровом котелке клокотала уха. Рыбу уже давно заложили, бросили мелко изрезанный лук, лавровый лист и перец. Аромат разносился такой, что не только в носу — в горле щекотало. Мы ждали, глотали слюнки.

Говорят, ершиная уха очень внусная. Чепуха это, братцы! Конечно, на безрыбье и рак рыба. Спорить не буду — ершиная уха, действительно, лучше, чем, допустим, уха из плотвы. Только стоит ли сейчас плотву вспоминать! Говорят, стерляжья уха — еще вкуснее. Опять же, спорить не буду. Коли хариуса нет, можно и стер-ляжьей ухи похлебать. Куда денешься!.. По-моему, не может считать себя изведавшим главные радости жизни человек, который вечером у костра на берегу реки не ел ухи из хариусов.

Но есть один секрет. Так и быть, открою его. Уха из хариусов только тогда бывает вкусной, когда воду для нее берут из той речки, в которой он жил. Возьмешь воду из другой речки, уха будет не та.

Многое еще зависит и от того, как вы будете ее есть. Это тоже надо уметь. А делают это так: разваренных хариусов вылавливают из котелка и раскладывают на хорошо промытые лопушки, в худшем случае — на газету. Большую ошибку делают те, кто снимает котелок с огня, как только у рыбы побелеют глаза. Уха из хариусов после побеления глаз у рыбы должна побурлить минимум полчаса. Не беспокойтесь, хариус не разварится. Он полопается, но мясо от косточек не отстанет, если он был свежий. Уху наливают в кружку. Затем откусывают изрядную порцию черного хлеба, такую же порцию мяса хариуса и запивают бульоном из кружки. Хлебать эту уху ложкой, даже деревянной, не советуем: рыба «ловиться» не будет.

Таким вот способом мы с Николаем Михайловичем одолели котелок ухи. При этом не проронили ни слова, наслаждались молча. Разомлевшие от удовольствия, мы еще некоторое время молчали. Я курил, а друг мой только отдувался. Молчание нарушил он:
— А все-таки скажи, на какую насадку ты поймал этих хариусов?
— На блесну с червем.
— Ага, значит, пригодились мои червяки. Утречком и я блесну прицеплю.

Отдохнув после ухи, Николай Михайлович сварил чай. Он столько насыпал заварки, что выпитые две кружки чаю окончательно прогнали сон. Я лежал на спине, смотрел в небо, подернутое мутно-серой пеленой, сквозь которую еле пробивался тусклый свет далеких звезд. Чуть слышно журчала вода, потрескивали дрова, пожираемые огнем, и похрапывал мой друг. Я курил папиросу за папиросой и думал: почему тот парень ловил на примитивные мушки, а я на лучшие ничего поймать не мог? Дело, очевидно, не в мушках, а в чем-то другом. Но в чем же? В чем?

Коротка июльская ночь. Когда стало светло, я пошел на перекат, туда, где струи обеих проток сливались вместе. Червей у меня еще немного оставалось.
До восхода солнца был отличный клев. На блесну с червем за час с небольшим я поймал двенадцать хариусов. Все ровненькие — 300—400 г. Кроме того, было много сходов. Почему-то с блесны сходов больше, чем с простого крючка. Николай Михайлович проснулся, когда я поправлял костер, чтобы вскипятить чай.

— С добрым утром, — приветствовал я его.
— А тебе как спалось?
— С тобой разве уснешь. Ты же рычишь, как медведь.
— Подумаешь, какие нежности. Что же ты делал?
— Рыбу ловил, конечно.
Николай Михайлович принял мои слова за шутку. Только после того, как мы напились чаю и я попросил у него червей, он заглянул в мой ящик.
— Это по-товарищески?! Да?! Я сплю, а он хорошую рыбу ловит! Это честно?! Нет, это бессовестно! Я тебя знаю! Если бы не кончились у тебя черви, ты бы и сейчас не пришел. Я бы проспал до обеда, а ты бы ловил хариусов. Такие красавцы! Не дам тебе больше червей! Не дам!

Мне стоило большого труда упросить его поделиться червями. Он выбрал мне шесть покалеченных, полу дохлых червей. На перекате Николай Михайлович вскоре одного за другим поймал двух хариусов, но небольших.

— Крупных-то всех вытащил, — ворчал он. Мне хотелось, чтобы у друга клюнул приличный хариус. Но солнце уже осветило струю, и приличные хариусы, очевидно, спустились ниже, на слив переката. На выделенных мне дохлецов хариус, конечно, не брал. Эта рыба любит только живого бойкого червя. Что же мне делать? Сходить за червями в Селишную или попытаться ловить на мушку?

Прицепил мушки, сделал десятка два безрезультатных забросов и тут припомнил такую деталь: у того парня расстояние между верхней и нижней мушками было значительно больше полуметра, а у меня 20 см. Неужели это играет какую-то роль? Надо проверить. Я быстро переделал настрой с рыжими мушками, и произошло чудо. После первого же заброса последовала поклевка хорошего хариуса. Второй заброс — поклевка. Четыре заброса — четыре поклевки.

Николай Михайлович опять возмутился:
— Сам на мушку ловит, а мне ничего не говорит! Совсем человек потерял совесть.
Он тоже начал ловить на мушку. Но поклевок у него не было.
— В чем дело? — спрашивал он. Дашь червей, так скажу.
- Возьми хоть всех самых лучших!
— Не надо! Дело вот в чем... — И я рассказал о раскрытом секрете, о котором сам владелец его, наверное, и не подозревал.
Николай Михайлович переделал настрой, и у него начались поклевки. Он расплылся в улыбке. Но и тут он напустился на меня:
— Что же ты раньше до такого пустяка додуматься не мог. Тоже мне, умная голова!

Через некоторое время поклевки на этом перекате стали редкими. Николай Михайлович вернулся на стан, погрузил все наше имущество на плот и поплыл вниз, а я берегом отправился на перекат, что выше Рыбинских островов.

Отмель справа была забита бревнами. Наполовину суженная река бурлила у левого глинистого берега. Струя неслась с такой силой, что валила с ног. Хариус стоял в самом «пекле», стараясь сбить с себя клопов, которые его одолевали. На каждой пойманной рыбке сидели эти паразиты. Противными серо-зелеными блинчиками они прилепились у хариуса на спине, на боках ближе к голове, стараясь забраться рыбе в жабры. Нападает клоп только на хариусов и тайменей. На другой рыбе водяного клопа ни разу не видел. Тайменю, рыбе крупной и не такой быстрой, как хариус, в жабры иногда забирается столько этой твари, что богатырь гибнет.

Стремительный хариус в бурной струе сбивает присосавшегося к нему клопа. Во всяком случае, я никогда не встречал хариуса, погибшего от клопов, которые появляются в Усьве и нападают на рыбу, когда потеплеет вода. В речках, где вода остается холодной даже в самую жаркую пору, клопов не бывает.

Хариус не пропускал мою мушку. Его броски были быстрыми и точными. Николай Михайлович своими дальнозоркими глазами еще с середины плеса увидел, что у меня хариусы один за другим мелькают в воздухе. Проносясь мимо меня, он крикнул:
— Опять ловишь? Меня не дождался.

Приткнув плот к правому берегу, друг подошел ко мне и, не говоря ни слова, бесцеремонно поднял крышку моего ящика:
— Вот хапуга! Уже полный ящик нахватал!.. Ну и человек!.. Ну-ка пусти меня! — И Николай Михайлович решительно встал впереди меня.
Я уже прошел почти половину переката. До слива оставалось недалеко. Струя здесь была значительно спокойней и поклевки реже. Желая другу добра, я предложил ему подняться выше и начать ловлю оттуда. Но он обиделся:
— Ты что? За дурака меня считаешь? Посылаешь туда, где все обловил.

Спорить с ним я не стал и решил доказать на практике. Поднявшись немного выше, я пошел по перекату второй раз. С первого захода никогда не заберешь всех хариусов. Они останутся и после второго, и даже после третьего захода. Вытаскивая хариуса, я всякий раз окликал Николая Михайловича. Он оглядывался и ругался, потому что оглядываться ему приходилось частенько. Крышку своего ящика он открывал по крайней мере в три раза реже меня.

— Ну, понял или еще объяснить? — спросил я его, когда мы сошлись,
— Понял, понял. Только давай договоримся так: ты оставайся тут, а я поплыву ниже. Не мельтеши у меня перед Глазами, не Заскакивай вперед. Дай мне потешиться на нетронутых местах. Возьми себе что там есть на обед, а рюкзак оставь на плоту. Буду ждать тебя у тропки на Антыбары. Договорились?
— Договорились. Только напрасно ты думаешь, что перекаты, которые ниже, не тронуты. Пожалуй, на каждом увидишь рыболова.
— А пусть их. Лишь бы тебя не было.

Он уплыл, а я выбрался на Малый Рыбин остров и занялся пойманными хариусами. Начало припекать солнце, нужно было немедленно почистить и подсолить рыбу. В жаркий день хариус даже в мокрой крапиве портится через два часа. Это — очень нежная рыба.

Обработав улов, я решил отдохнуть, для чего забрался в густой тальник. Я лежал, перебирая в памяти события вчерашнего и этого, еще не кончившегося, дня, заново переживая каждую поклевку И тут я понял, почему на мои старые мушки, на которые прежде я успешно ловил, на этот раз поклевок не было. Когда хариус подскакивал к верхней мушке (которую он обычно держит на прицеле), нижняя оказывалась у него над спиной, так как расстояние между ними было всего сантиметров двадцать. Он видел или чувствовал, что над ним что-то двигается.

Боясь нападения клопа и принимая нижнюю мушку за этого паразита, он отскакивал. Когда же расстояние между мушками более полуметра, нижняя мушка оказывается далеко от него и он ее не боится. Прежде на мушки я ловил в реках с холодной водой, где клоп этот не водился, где хариусу нечего было опасаться. И на Усьве ловил, но весной и осенью, когда клопа не бывает. Вот и весь секрет. Непонятно только одно: почему на перекатах выше Селишной на хариусах клопов нет?

Конечно, все капризы хариуса объясняются вполне определенными причинами. Без причины ничего не бывает. Когда мы их не знаем, то действуем вслепую. Поэтому и удача нам сопутствует не всегда.

Зной спал, и я двинулся вниз, к условленному месту. Еще издалека услышал богатырский храп Николая Михайловича. Проснувшись, он весело отрапортовал об успешном улове.

Сверху на моторной лодке спускался наш общий знакомый. Он быстро довез нас до города.