Ловля на реке Чарыш

Вот как это началось. «Алтайский край, Курьинский район, село Трусово. Начальнику почтового отделения. Просим вас вручить прилагаемое письмо рыболову-любителю. Не откажите нам в этой скромной просьбе.

Уважаемый товарищ! Мы, рыболовы-любители из города Новосибирска, много читали о горных реках Алтая и о замечательных их обитателях: тайменях и хариусах. Предстоящий отпуск текущего года хотим провести где-нибудь на берегу реки Чарыш, отдохнуть и порыбачить. Этой причиной объясняется наше не совсем обычное письмо и желание познакомиться с вами.

Просим сообщить, какая у вас ловится рыба, каким способом? Как доехать до вашего населенного пункта? До свидания, ждем ответа». Одновременно письмо такого же содержания было послано в село Краснощеково.

Рыболовы-любители—люди особого склада: отзывчивые, любознательные, общительные, романтики своего дела. Решив писать письма неизвестным рыболовам-любителям, мы не сомневались, что ответы на наши письма не заставят себя долго ждать.

Так оно и случилось. 25 февраля я вынул из ящика первый голубой конверт. За ним последовали второй и третий. Вот что мы узнали из писем.

Районный центр село Краснощеково стоит на левом берегу реки Чарыш в ста километрах от железнодорожной станции Поспелиха. Курсируют автобусы, такси, можно доехать и попутной машиной. Река очень быстрая, имеет много перекатов, поворотов, проток.

Берега скалистые, высотой до тридцати метров. Есть и отлогие. Дно реки каменистое — крупная галька. С левой стороны в Чарыш впадают две реки — Иня и Белая (в сорока километрах от Краснощеково). Обе реки протекают среди гор, покрытых хвойным лесом. Есть очень много красивых мест для отдыха. Рыбу можно ловить только с августа, берет крупный таймень.

Автор другого письма писал, что в Чарыше есть язь, щука, окунь, налим. Но этими сортами рыб никто почти не интересуется, ловят главным образом нельму и тайменя от пяти до шести килограммов, иногда и больше. Для ловли их нужен двуручный спиннинг, одноручный — мал. Жилка — от 0,6 до 0,8; ходовая жилка — 0,6—0,7 метражом в сто метров, не менее. Если есть возможность, хорошо взять с собой резиновую лодку, на обратном пути ее можно продать. Чем больше набор всевозможных блесен, тем лучше, размер — примерно со столовую ложку.

Якоря должны быть крепкими. В заключение автор писал: «Я, Киян Алексей Федорович, живу в селе Карпово (восемьдесят один километр от станции Поспелиха), работаю в Калининской МТС трактористом. В Трусово живет мой друг, или, как его в шутку здесь зовут, «король Чарыша»,— Козлов Александр. У него всегда останавливаются иногородние рыбаки-любители. От Поспелихи до Трусово—шестьдесят восемь километров».

Вскоре было получено письмо и из Трусово от Александра Козлова, письмо хорошее, задушевное. Он приглашал нас приехать на отпуск. Лодка у него есть.

По условиям работы отпуск мы должны были использовать в июле. Надо было решать, где его провести. В выходной день мы поехали за город, на берег Оби, но были разочарованы. В связи с регулированием уровня затопляемой зоны Обского моря вода в реке за сутки спадала и поднималась до метра. Большое количество моторных лодок с невероятным шумом на бешеных скоростях бороздили мутную воду во всех направлениях.

На расстоянии тридцати километров от города река процеживалась неводами, бреднями, сплавными сетями. Браконьеры чувствовали себя здесь лучше, чем рыба в воде. Борьбы с ними никто не вел. О рыбалке на Оби не могло быть и речи. Вопрос был решен: едем на Чарыш.

Вечером 12 июля мы сели в поезд Новосибирск-Ташкент. ... Поезд набирает скорость. В окна струится прохлада, пассажиры устремляются к нам с возгласами: «Море, море!» Это слово-в лексиконе сибиряков употребляется часто, но в совершенно другом понятии: «Хлеба, как море». Теперь слово «море» имело свой определенный смысл. В окнах вагона, насколько хватал глаз, простиралось Обское море.

К одиннадцати часам утра поезд прибыл на станцию Поспелиха. Автобуса ждали не более часа. Их здесь много, они идут по разным маршрутам, во все районные центры. Миновав ухабистую дорогу на солончаках от станции до старого села Поспелиха и ветхий мост через реку Алей, наша машина вырвалась на широкую грейдерную-дорогу и взяла курс на юго-восток. Справа и слева от дороги к самым кюветам подступила пшеница, густая, высокая: она уже выколосилась. До самого горизонта — все пшеница и пшеница! Как море! Легкий ветерок волнует его.

Час езды. Пейзаж не меняется. Все то же безбрежное море хлебов, в котором наша машина кажется маленьким суденышком. Со мной рядом высокий пожилой человек. Его лицо изрезано глубокими морщинами. Он снимает с головы выгоревшую соломенную-шляпу и тихо говорит: «Да... вот это да!» Панорама, развернувшаяся перед нами, достойна кисти художника, хорошей песни, даже непесни, а симфонии, а о людях, возродивших степь,— замечательных поэм.

Слезаем в деревне Ново-Фирцево. Дальнейший маршрут автобуса расходится с нашей дорогой. У моста через речку Локтевка садимся в попутную машину. Степь переходит в холмистую гряду — первые отроги Алтая. Грузовая машина без сидений, едем стоя, держась за кабину. Далеко-далеко в густой синей дымке, которую не может расплавить яркое солнце, еле виднеются загадочные горы.

— Смотрите, смотрите! Вон оно, наше Трусово!— восторженно кричит военный (кроме нас, в машине еще двое: лейтенант и горняк из Кузбасса — тоже отпускники). Я невольно поглядел на лейтенанта.

Какой радостью светились его глаза! Сколько любви было в этом «наше Трусово»!

— А вам куда? — спрашиваю горняка.
— Мне дальше, в Моралиху. Давно здесь не бывал. Ушел в период вербовки рабочих в Кузбасс.

Потянуло теперь в родные места, побывать, посмотреть захотелось. Видите, какое здесь раздолье! А хлеба-то, хлеба-то...

Глаза у него были мокрыми. Может быть, они слезились от ветра, может быть...

По приезде в Трусово мы без труда отыскали дом Александра Козлова. Хозяина не было. Сидели в тени на бревнах, ждали. А невдалеке за высокими прибрежными тополями на перекатах шумел Ча-рыш. Жара стала спадать, солнце клонилось к западу. Все в поле, на сеноуборке. На краю деревни урчат машины, возят силос. На улицах ни души. Только куры купаются в пыли посредине дороги, да лохматые дворняги лежат в тени заборов. Ждали мы «короля» больше часа. Наконец из переулка на большой скорости вынырнул велосипедист.

— Здравствуйте! Вы из Новосибирска? Я — Козлов. Мне в сельпо сказали, что гости приехали.
Перед нами стоял мужчина в спортивном костюме и кепке, похожей на рыбью чешую, щупленький, лет тридцати, ниже среднего роста. Ничего «королевского» в нем не было.
— Я только сегодня перевез лодку с плеса, закончил рыбалку. Установились жаркие дни, в горах тают снега, вода поднялась, помутнела. Рыбалки не будет до августа. Я вам об этом писал...
— Что ж, и мелкая рыба клевать не будет?
— Нет, почему же? Окунь, щука, елец хорошо идут, поймаете. А вот таймень и нельма — в это время у них жора нет. Эх, если бы вы приехали в половине августа! А сейчас и ума не приложу, что с вами делать. Ладно, утром посмотрим.

Распаковав свои снасти, мы показали их Александру. С любопытством все осмотрев, он сказал:

— Блесенок-то вы захватили достаточно, а толку, по-моему, будет мало,— он вытащил из кармана грубо сделанную блесну из латуни, что-то среднее между «Байкальчиком» и «Трофимовской» с очень крепким тройничком.
— На эту я поймал несколько тайменей и нельм,— с гордостью проговорил он.

Мы с сомнением посмотрели на неказистую блесну. Но после строгого заключения «короля» о качестве наших металлических приманок нам показалось, что их блеск стал значительно тускнее. Среди этой коллекции лежала и серебряная блесна-ложка, тщательно сделанная мною из старинного рубля.И вот теперь трудно было пережить такое заключение, что и эта блесна никуда не годится.

— Вот тройнички у вас хорошие. Да вы не огорчайтесь, часть ваших блесен можно использовать — переделать.

Спиннинги и катушки заслужили «королевское» одобрение. Еще долго бы продолжалась наша беседа, но нужно было устраиваться на ночлег. День угасал. Только далеко за потемневшими горами, словно золотая ниточка, вечерняя заря была воткана в тускнеющую синеву небес.

...Проснулись мы только к восьми часам утра. Александр посоветовал нам обосноваться на плесе, где он рыбачил эту весну, и согласился отвезти нас до места на своей лодке.

На илистом берегу мы увидели не лодку, а что-то среднее между колодой и корытом, настоящую душегубку. Длина ее не более двух с половиной метров. Лодка сделана, как говорится, одним топором. Никаких сидений в ней не было. Весла заменяла широкая, неуклюжая лопата.

Наломали веток, настлали на дно, уложили вещи. На корму сел Александр, мы решили пойти пешком. Александр выгреб лодку на главную струю, ее подхватило течением и понесло. На перекате эта посудина так ныряла, что сутулая фигура смелого пловца была еле видна.

Александр сказал нам, чтобы мы шли к группе высоких прибрежных тополей, видневшихся километрах в трех, и быстро скрылся за поворотом реки. Мы пришли к указанному месту значительно позднее, чем он, несмотря на то, что «король» обогнул большую излучину и переплыл три опасных переката. Его уверения, что стоянка расположена в очень красивом месте, оправдались.

На противоположной стороне реки на северо-восток открывался чудесный видна купола двенадцати сопок. Река здесь круто поворачивала на запад и громко шумела на перекате. Две сопки подступили к самой реке, словно пытаясь оттеснить ее еще дальше, а сильный поток яростно бился о скалистые утесы, отстаивая свои позиции. Левый берег — низменный пойменный луг. Травы высокие, густые. Заросли ивняка, шиповника, смородины, черемухи. Ближе к берегу — группа стройных высоких тополей. Мы раскинули под ними палатку, обследовали прилегающую местность, заготовили дров, здесь же поблизости нашли червей для рыбалки.

Направив поплавковую удочку, оборудовав из камней и травы сиденье, плюнув три раза на червя, насаженного на крючок, Михаил забросил его в омуток со словами: «Ловись рыбка только большая»! Я прочесал спиннингом не менее трехсот метров и вытащил окунька величиной раза в четыре больше блесны, которую он пытался проглотить.

Таких окуней у нас называют «голова, хвост и колючка». Начало было незавидное. Я сел рядом с Михаилом ловить на удочку. Уже не рассчитывая на крупную рыбу, небрежно сделал заброс. Вдруг леску повело в сторону, и я вытащил полукилограммового окуня. Он сорвался с крючка уже на берегу и чуть снова не упал в воду. Михаил вытащил несколько крупных ельцов.

Часам к десяти вечера в котле закипела наша первая уха. Состоялось официальное открытие лагеря. Когда стали укладываться на ночлег, Михаил который очень любит посещать туры в Болгарию запел:

— Ах, Самара-городок, беспокойная я...
— На что вы намекаете?— спросил я.
— Надо же лагерь наш как-то назвать.
Так на весь отпуск и сохранилось название нашей стоянки — «Самара-городок».

Не зная характера водоема, трудно поймать рыбу. В пределах четырех километров мы ежедневно прочесывали спиннингами все омуты и подходящие места, но ни одной поклевки крупной рыбы не было. Брал только мелкий окунь. Но Александр сказал, чтобы мы приготовили около двадцати удилищ и привязали к ним лески с крупными крючками. Это оправдало себя. Мы ловили на червя пескарей, заряжали на ночь десять-пятнадцать этих своеобразных жерлиц и утром, как правило, почти с каждой из них снимали крупных окуней.

Дно Чарыша каменистое—крупная галька, много больших валунов. Их здесь называют булками. У скалистых сопок камни обрушились в воду. Ставить жерлицы с длинными лесками здесь невозможно: они подрезаются камнями. Так же умело и осторожно приходится вести блесну. Воткнуть удилище в берег тоже не всегда удается, поэтому на лугу нарезается дерн, укладывается стопкой в нужном месте, обкладывается камнями, а затем в него втыкается удилище.

Удилищами служили неочищенные прутья тальника три-четыре метра длиной. Леска обязательно должна быть не более метра, крючки самых крупных размеров. Чтобы живца не поднимало течение вверх, привязывается небольшое грузило, Живец на такой удочке-жерлице плавает на глубине не более двадцати-тридцатисантиметров. Основная наживка—пескарь, елец.

При отсутствии наживки на быстром течении ставят блесны. Металлических поводков не употребляют. Наживка надевается обязательно за обе губы через нижнюю. Свежий пескарик, немногим более крючка, живет целые сутки, а иногда и дольше. Один из недостатков этого способа— попадание соринок под крючок, после чего живца выносит на поверхность, да чайки иногда срывают наживку. Нельма заглатывает наживку с ходу, пружинящее удилище ее изматывает. Запутаться или задеть за камни она не может, так как леска короткая. Обессилевшая рыба стоит у берега. Обо всем этом мне рассказал Александр.

''Вначале я пренебрегал его советами и был жестоко наказан. Длинные лески запутывались, подрезались камнями, и пойманную рыбу вытащить было нельзя. Все приготовленные жерлицы пришлось переделать.

Как-то утром мы были разбужены громким криком чаек. Они летали вблизи берега над перекатом. Словно подвешенные на невидимых нитях, чайки долго трепетали крыльями на одном месте, потом вдруг на какую-то долю секунды застывали в неподвижности, камнем падали в воду и вновь стремительно поднимались в воздух, унося в клювах мелких рыбок. Делали они это и раньше, но сегодня их действия были почему-то значительно активнее.

До этого дня я много раз пробовал ловить рыбу на кузнечика, но поклевок не было. Бросил я в воду несколько кузнечиков и сегодня. Не успели они проплыть и полутора метров, как один за одним исчезли под водой, на поверхности остались лишь небольшие бу-рунчики. Так вот почему сегодня так активны чайки! Заметно посветлела вода, изменилась ее температура, подошел елец и жадно берет насадку.

Наловив с десяток кузнечиков, вооружившись удочкой, я без большого труда поймал несколько рыб. Приманки больше не оказалось. Проблема массовой заготовки кузнечиков требовала быстрого разрешения. Ловить их, да еще в высокой траве, дело не из легких. Мы объявили конкурс на рационализаторское предложение по механизации отлова непокорной приманки. Проблема была решена просто: «Не попробовать ли нам использовать полог вместо невода?» — подумал я.

Взяв марлевый полог от комаров (1,5x2 метра) и приспособив к нему две палки, как к бредню, мы бегом пустились с ним по траве против ветра. Встревоженные кузнечики брызгами вылетали из травы и садились на полог. Цепляясь своими ножками за ворсинки марли, они не в состоянии были спрыгнуть обратно. Нам оставалось только свернуть полог и, постепенно его раскрывая, собирать на:адку в бутылку. В порядке поощрения, с общего согласия,рационализатор был освобожден на один день от очереди по чистке рыбы.

К полудню моя сумка была полка ельцов. Закончив рыбалку, я подошел к Михаилу. Сумки у него не было, он пользовался котелком, но рыбы в нем оказалось мало. Оказывается, он так был увлечен ловлей, что не интересовался пойманной добычей, бросал ее в котелок, большинство рыб выпрыгивало обратно в воду, а Михаил, ничего не замечая, брал котелок и уходил дальше по берегу.

А солнце было занято своим делом: обрабатывало кожу на наших обнаженных спинах. Довольные, мы вернулись к палатке. Так мы провели несколько дней, пока не пришли обильные дожди и не помутнела вода в реке.

...Звонко бьет дождик по палатке. Дует юго-восточный ветер. На небе серые тяжелые тучи. Медленно растаяли краски зари, густой мрак окутал землю. Хорошо спать под шум дождя!

Мы проснулись часов в семь. Шум переката не слышен. Выпавшие в горах дожди вызвали резкий подъем воды. Уровень ее за ночь поднялся на полметра. Большие серые глыбы камней на перекате, о которые еще вчера вечером разбивались сильные потоки воды, оказались затопленными. Садок с запасом живцов и уловом прошлого дня сорвало и унесло мутным потоком. Закидушки, жерлицы затоплены, забиты мусором. Рыбы — ни одной...

'Но следующее утро обещало хороший день. Единогласно объявляем его выходным. Побрились, выкупались. После завтрака решили совершить небольшую прогулку на ближайшие сопки. Воздух наполнен ароматом разнотравных лугов. Медленно взбираемся в гору. Жарко. На небе ни одного облачка. Добираемся до вершины сопки. Перед нами на юго-востоке открылась величественная панорама гор, долины Чарыша. Темно-синие, теряющиеся в густой дымке, влекущие к себе своей неизвестностью, горы ярусами поднимались все выше и выше.

Голубыми пятнами виднелись Тигерекские белки. У подножья сопки раскинулась долина, горы, обрамляющие ее с юга, безлесные, с севера—скалистые. Разрезая эту долину, несет свои холодные воды Чарыш. Высота падения его здесь велика, уклон виден за десять километров. Неширокой лентой вьется Чарыш среди темного прибрежного леса, сверкает на солнце стальным холодным блеском. Мы долго лежали в ковыле, любуясь чарующей картиной окружавшей нас алтайской природы.

На следующий день вода немного посветлела. Я решил пойти в разведку со спиннингом. Прошел к поселку Калмацкому, что выше по реке от нашей стоянки километра на четыре. Чтобы сократить путь, я решил перейти старую протоку, пересекающую луг глубоким рвом, заросшим густым тальником. Снял сапоги и, выбрав мелкое место, спустился в воду. Она оказалась такой холодной, что ноги мои словно обожгло, я крупными скачками выбрался на противоположный берег. Протока была до того прозрачной, что на дне были видны мельчайшие песчинки.

Где-то выше били мощные ключи. Только теперь мне стало ясно, почему не брала рыба в устье этой протоки, впадающей в Чарыш. Ключевая вода сильно опреснена, нет пищи. Слишком низка температура воды. Мелкая рыба не заходит, следовательно, незачем идти и крупной. На краю поселка у переката Чарыш круто поворачивал вправо, с силой ударялся в левый берег, вздыбливался метровыми горбами- на подводных камнях и глухим рокотом заполнял долину.

С километр я прошел выше переката, вернулся и вновь прочесал это место. Забрасывал метров на пятьдесят-шестьдесят в самые буруны, проводил блесну около берега, менял блесны — поклевок не было. И когда я потерял всякую надежду выловить крупную рыбу, почти у самого берега я почувствовал сильный рывок. Без труда вытащил полукилограммового окуня,— нет, это не то... Видимо, мы, действительно, рано сюда приехали.

Рыболовы любят свой замечательный спорт, всячески его пропагандируют, защищают от несправедливой критики и злых насмешек, дорожат своей спортивной репутацией. Будем справедливы: пошатнувшуюся репутацию иногда поддерживают искусственно, увеличивая количество пойманной рыбы и ее размеры. Это можно простить. Но этим не всегда можно спасти свое положение. Однажды с нами произошло следующее:

В поселке у колхозницы мы покупали хлеб и свежие овощи. Она охотно брала у нас свежую рыбу.
Как-то под вечер я пошел за продуктами, хозяйки дома не оказалось: задержалась в поле. Дома хозяйничала девочка лет одиннадцати — Галя. Когда я открыл калитку, она стояла посреди двора, атакуемая со всех сторон курами, гусями и поросенком.

— Мама будет сегодня очень поздно и просила сказать вам, что к воскресенью нам нужна рыба, у нас гости будут.

Я передал Гале бидон для молока. Она вынесла мне буханку хлеба, с детской щедростью нарвала огурцов и луку. Мы распрощались, я сказал, что рыба будет «обязательно».

К моему возвращению Михаил уже приготовил ужин. Я сообщил, что принят заказ на рыбу. Михаил пожал плечами и с присущей ему невозмутимостью сказал:

— Какой разговор! Пожалуйста, хоть сто пудов.

Правда, даже десяти килограммов у нас никогда не было, но в садке всегда имелся небольшой запас окуней, щук и ельцов. Сохранялась рыба хорошо: большая верша, привязанная за куст, с грузом камней глубоко погружалась в воду, рыба в ней долго оставалась живой, поэтому выполнить заказ мы могли в любое время.

На следующий день я разжигал костер, а Михаил спустился к реке чистить картофель и рыбу. Через несколько минут он кричит: авария! Я подбегаю к берегу... Лежавший на берегу садок был пуст. Деревянной пробки, закрывавшей отверстие верши, не было. Веревка, очевидно, перепрела, а пробку постепенно расшатало и выбило течением. Положение! Через несколько часов Галя привезет молоко, а обещанной рыбы у нас нет. Ни пескарика!

Нужны были срочные меры по спасению нашей репутации, приготовление завтрака было отложено.
Со стороны показалось бы очень смешным, как мы с марлевым пологом бегом носились по лугу, вылавливая кузнечиков. Запыхавшиеся, сложили их в бутылку и приступили к ловле ельцов. Я волновался, ельцы у меня срывались, а Михаил то и дело спокойно вылавливал одну за другой отборную рыбу. Котелок теперь он держал закрытым.

/ Израсходовав кузнечиков, я вспомнил, что на одной из жерлиц был живой пескарик. Удилище, безнадежно брошенное на траву, оказалось подтянутым к воде, а конец его запутался в пригнутой к земле траве. Я осторожно поднял удилище и легонько потянул к себе.

В тот же миг последовал резкий рывок. Надо было видеть, с какой осторожностью я подводил рыбу к берегу. Но большого сопротивления она не оказала. Щука была уже замучена, и я без труда выволок ее на берег. Она оказалась небольшой, не более двух килограммов, но в нашем положении и это было спасеньем. Я прямо на жерлице понес щуку к палатке. Михаил взглянул, пожал плечами и сказал: . — Пожалуйста! Хоть сто пудов... Наша репутация была спасена.

Спиннинг на Чарыше занял прочное место среди других способов спортивной ловли. В такой реке другими способами крупную, по-настоящему хорошую рыбу поймать трудно: течение стремительное, подводные скалы, бурные перекаты, шивера. Александр рассказал нам, как он овладевал этой снастью.

— Рыбачу я на этом плесе на уды в мае—июне. Нельма в это время берет неплохо, между прочим. Как-то в воскресенье к моей стоянке подкатила машина, приехал солидный такой дядька!

Потом-то мы с ним хорошо познакомились, да и сейчас дружим. Землеустроитель из края. Собрал он какое-то чудное удилище, прикрепил к нему рулетку, привязал на конец блесну со свинчаткой и давай хлестать по воде. Размахнется, хлеснет, а блесна у самого берега падает. А он сядет на корточки, между прочим, запутанную леску разматывает.

Помаялся так с часок, похлестал по воде, ничего у него не получается. Я долго смотрел на не понятную мне рыбалку, не утерпел, подошел и спрашиваю: «Зачем вы рыбу распугиваете? Вы-то вот сейчас сядете в машину: фыррр — и нет вас. А мне-то план выполнять надо, я с сельпо договор имею. Выбрали бы вы для этой цели другое место». «Учусь,— говорит,— новой техникой овладеваю, но пока ничего не получается». Все он мне, между прочим, растолковал про эту технику. Что, как и почему. Признаться, я ему тогда не поверил.

Как же так, чтобы рыба на железку брала? Осмотрел я эту снасть, и что мне понравилось, так это жилка тонкая, крепкая, прозрачная. Сто метров! И для удочек она годится. Язя, думаю, ловить ей хорошо будет. В августе мы его иной год на кузнечика ловим, как вы ельца. Да и на жерлички лески будут хорошие, не то, что из ниток сученых. Я и говорю ему, между прочим: «Продайте мне жилку». «Нет,— говорит,— вот всю снасть берите». Я всю эту технику за три нельмы у него и выменял. Он сел в машину и уехал, по-моему, очень довольный рыбалкой.

Хотел я леску уже смотать с рулетки и жерлицы сделать, да, думаю, ладно. Все равно скоро вода спадет, лов прекратится, дорыбачу старыми. В августе, когда вода посветлела и река вошла в свои рамки, я решил попробовать эту снасть. Через огород, задами, чтобы меня никто не видел, пробрался к реке. Давай учиться бросать. Брошу, а блесна булькнет у берега. Помучился я с часок, получаться стало лучше. Тормозил катушку поначалу всей пятерней.

Стал рулетку подматывать — зацеп получился. Тяну к себе, а леску тянет в сторону. Потом уже сообразил, что крупная рыба на крючке сидит. К вечеру шесть нельм таких выволок, что самому не верилось. Домой шел по улице никого не стеснялся. Рассказал всем, что на рулетку поймал эту рыбу. Между прочим, никто мне тогда не поверил. «Загибаешь,— говорят,— Саня! Разве на железку рыба будет брать?» Ну, а потом-то все убедились. Теперь у нас на спиннинг все ловят.

Последнее время Александр нас не навещал, был занят на сенокосе. Дни стояли погожие, солнечные, тихие. Утрами и вечерами мы пробовали спиннинговать, но поклевок крупной рыбы все еще не было. Вода в реке держалась на высоком уровне, но заметно начала светлеть. Как-то вечером приехал Александр.

— Что же вы сидите? Почему не ловите на спиннинг? В Трусове на протоке трех ленков сегодня поймали!
— Пробовали — никакого толку.
— Не может быть.

Наскоро собрав все необходимое, мы дотемна бороздили воду блеснами. Александр взял одного небольшого ленка. Это нас несколько воодушевило.

У костра допоздна готовились к утренней рыбалке, прочистили, смазали катушки, проверили лески, подобрали блесны, отточили якоря. Александр сходил проверил метку: не прибывает ли вода.

— Все хорошо! Завтра порыбачим,— сказал он, возвращаясь к костру. Он был взволнован.

Мы понимали, что «королю» хотелось показать свое искусство, все разговоры о крупной рыбе подтвердить делом, а случая все не представлялось. Владеет спиннингом он в совершенстве, бросает без напряжения, метко, далеко, в любом направлении. Движения рук отработаны—быстрые, точные и красивые. Блесны ложатся мягко. Тормозит катушку с внутренней стороны большим пальцем.
Но утро не принесло нам радости, вода прибыла, помутнела, «Король» посмотрел на реку, махнул рукой, не сказал ни слова, сел на велосипед и уехал.

...Осталось всего несколько дней до конца нашего пребывания в втом чудесном, полюбившемся нам уголке. Мы сидим у костра, беседуем. Ночь тихая, звездная. Костер медленно догорает. Яркие угольки постепенно покрываются легким седым налетом пепла и гаснут. Густой мрак ночи, окутывавший нас, заметно рассеивается, отступает. Небо, река посветлели. Мы долго и пристально смотрим на последние замирающие искры, снова слушаем Александра. Он рассказывает нам о браконьерах. Оказывается, их здесь немало.

В августе на Чарыш прилетают бакланы. Здесь они не гнездятся, а усиленно откармливаются. Только этим можно объяснить, что заставляет прожорливых черных хищников преодолевать тысячи километров от их родины до Чарыша. К этому времени река мелеет, вода становится исключительно прозрачной, рыба концентрируется на сравнительно небольшой площади омутов, заливов, проток. Охоту бакланы ведут организованно. Стая опускается на облюбованный водоем и развернутым строем е два яруса: нижним и верхним слоем воды гонит рыбу на отмели.

Ошеломленная рыба мечется по водоему. В затонах ее скапливается столько, что вода бурлит, как бы закипая. Вот тогда-то она и становится добычей прожорливых птиц. Перелетая с одного плеса на другой, неутомимые хищники жируют здесь до глубокой осени и затем улетают. Их пребывание на Чарыше совпадает с временем нереста ценнейшей породы рыб обского бассейна—нельмы, что, безусловно, приносит большой вред ее размножению.

Громадное зло рыбным запасам наносят и «бескрылые» браконьеры. Эта порода любителей легкой наживы вездесуща, есть она и на Чарыше. Пользуясь тем, что Чарыш к осени резко мелеет и во многих местах реку можно перейти вброд, браконьеры ее перегораживают.

В узких и мелких местах реки вбиваются колья, на которые натягиваются крепкие, крупноячеистые сети. Выметавшая икру, обессилевшая нельма скатывается вниз и течением прижимается к сети. Больших трудов не составляет выбрать эту рыбу. Местные власти борьбы с браконьерами не ведут.

...Утром Михаил снял с закидушки трехкилограммового налима, семь жерлиц дали три окуня. После завтрака, свесив ноги с яра, мы долго сидели и смотрели на реку, быстро несущую мутную воду. Окуни особого интереса у нас вызвать больше не могли. Оставалось одно—искать новые места.
— Михаил, а не рискнуть ли нам на этом корыте переплыть на ту сторону к перекату?

Решено, пробуем. Благополучно переправились, снесло нас метров на четыреста. Наловили пескарей, поставили четыре жерлицы. У отвесной скалы, где вода с большой силой ударялась в другие скалы—затопленные (здесь их называют «кораблями»), решили поставить закидушку.

Выстрогали из палки большой сигарообразный поплавок сантиметров сорока длиной, привязали к нему отрезок лесы (около пятнадцати метров), прикрепили его к основной лесе с пятью полуметровыми поводками и крупными крючками, насадили пескарей. Забросили поплавок на главную струю, его подхватило течением и вытянуло основную лесу с наживкой. Своеобразная плавучая закидушка удалась.

За этим занятием мы не заметили, как небо заволокло темными тучами. Набежал резкий порывистый ветер. Звонко застучали по камням первые крупные капли дождя. Мы укрылись в нише отвесной скалы. Из набежавшей тучи вода сплошным потоком выплескивалась на землю.

Мне припомнился случай, когда в финскую войну я в разведке был обнаружен и укрывался в подобной же расщелине. Заметивший меня автоматчик долго строчил по камням так. что за ворот мне сыпались их осколки. Михаил, до этого никогда не вспоминавший о войне, тоже рассказал несколько эпизодов, приподнял свою шевелюру и показал шрам на черепе.

Тучу пронесло. Где-то далеко еще был слышен шум дождя. Но наше желание остаться сухими не удалось осуществить. Пока добрались до лодки по высокой траве, вымокли до нитки. Разделись, сложили вещи на дне лодки.

Дул порывистый ветер, и плыть на нашем корыте было небезопасно. Все же хоть и снесло нас на этот раз еще дальше, мы переправились на другой берег. Быстро развели большой костер, развесили одежду для просушки. Усталые, продрогшие, но довольные, мы хлопотали у закипающего котла, из которого торчали раскрытые пасти окуней.

...Первый день августа. Робкий ветерок перебирает листья тополя. В просветы темных туч, как из раздуваемого горна, разбрызгиваются яркие искры солнца. Река дышит прохладой. Плывем осматривать поставленные с вечера жерлицы и закидушку.

С жерличек снимаем окуней, их здесь столько, что никакая другая рыба просто не успевает взять наживку. По каменистой, заросшей густым кустарником тропе, стряхивая с себя обильную росу, пробираемся к закидушке. Леса, привязанная за куст, ослаблена, поплавка не видно. Выбираю лесу. Идет свободно метр за метром. Задев. Нет...

Чувствую упругую тяжесть, затем следует тупой удар. На закидушке рыбина! С большой осторожностью подтягиваю ее. Идет покорно и только у самого берега делает сильный рывок в сторону. Ни подсачека, ни багорйка мы с собрй не взяли.

Эх, была не была! Тащу рыбу на мель, Михаил подхватывает ее руками и выбрасывает на берег. Она изгибается, высоко подпрыгивает и сильно бьется о камни, но через минуту замирает и, как серебряный слиток, искрится под солнечными лучами. Мы молча смотрим нз нее. Красавица нельма, драгоценный подарок Чарыша, лежит у наших ног.

...Проводить нас приехал Александр. Он упрашивает нас остаться хотя бы еще на один день: «Вода светлеет, нельма будет брать, с чем же вы домой-то явитесь? С одной рыбиной на двоих?» Но остаться мы не могли: отпуск кончился. Мы и так были довольны днями, проведенными на этой реке.

Утром свернули палатку,, сложили свое небогатое хозяйство, распрощались с Александром, подарили ему остаток наших блесен, лески, книгу «Рыболов-спортсмен» № 7, надели на себя намного облегченные рюкзаки и заспешили к автобусной остановке в Трусово. До свиданья, Чарыш, до следующего отпуска!